1894

Кому из казахов сегодня я мог бы отдать дань уважения и испытывать чувство любви? Баев невозможно почитать, потому что их, как таковых, не осталось, а те, кого я вижу сегодня, не могут свободно распоряжаться ни собой, ни собственным добром. Враждуя с соперником, богач обращается за помощью к целой сотне людей и раздаривает свой скот налево и направо. При этом полагает, что поступает по доброй воле, что люди оценят его поступок и войдут в его положение, а на самом деле он всего лишь показал свою несостоятельность. Да и природа богача такова, что он несет смуту и раздоры, где бы ни жил, плодит вокруг себя проходимцев и рыцарей ночи, вот и приходит расплата: он становится жертвой, а добро его расходится по чужим рукам.

Не осталось и настоящих мурз — потомственных вельмож. Слово «мурза» в народе понимается как «щедрый» или «благородный». Так вот, теперь не найдешь благородных мурз, а кинешь камень и обязательно попадешь в собаку, считай мурзу, который ради призрачной славы готов раздать добро «щедрой рукой». Некоторые из них, кажется, даже впали в умопомрачение от того, что их нарекают мурзами. На самом деле им вставили в з… жгут из куска просоленной кошмы, поставили удобно и доят кому не лень. Нет, и мурзы теперешние не достойны уважения.

Можно бы почитать биев и волостных правителей, но они получили власть не по велению всевышнего. Мало чести уважать тех, кто эту самую власть купил, выпросил или взял силой.

Принято считаться с сильными людьми, но не сыскать среди них радеющих за добрые дела, зато не счесть сильных в дурном.

Хотелось бы уважать умных, но не стало в народе благородных и совестливых. А на хитрость и коварство у людей всегда хватало ума.

Принял бы душой невезучих упрямцев, убогих и беспомощных, но они не способны сесть даже на лежащего верблюда. А если и найдут силы взобраться на него, то не откажут себе в удовольствии что-нибудь и прихватить.

Так за кого же болеть на этой земле и кого любить?

Похоже, не остается иного выхода, кроме как пожалеть и пожелать благополучия тем кротким, смиренным баям, которые живут, следуя пословице: «Желаешь достатка, избегай ссор». Судьба научила их безропотно отдавать одну половину своего состояния, чтобы спасти вторую, хотя и благодарности не получают за то, что отдают, и обезопасить себя не могут от воров, насильников и плутов.

Не нашел я больше никого, за кого стоило бы болеть и переживать.

Есть у казахов одна особенная радость и одно утешение, не делающие им чести.

Радость эта такая: отыщет он в народе скверного человека, увидит чей-то дурной поступок, которого сам не совершил, и чувствует себя на седьмом небе. «Упаси аллах уподобиться такому!- замечает он не без удовольствия.- А ведь он считает себя человеком, по сравнению с ним я же просто лучезарен, чист душой!»

Но разве всевышний сказал ему, что будет достаточно, если он окажется лучше кого-то? Где та светлая голова, которая убедила его, что он не будет зачислен в ряд никчемных только потому, что на свете живут люди глупее и порочнее его?

Ценность человека определяется сопоставлением его не с плохими людьми, а с лучшими из лучших. Когда скакун получает приз на байге, в которой участвовало сто лошадей, то какой толк справляться, скольких он перегнал? Какая радость от того, что за ним пришли, скажем, еще пять или десять лошадей?

Утешение же казах находит в том, что живет, как и другие. «Нет ничего зазорного, если я не выделяюсь среди людей,- рассуждает он с легким сердцем.- Той¹, который празднуешь со всеми,- самый великий той. Хвала всевышнему за успокоение.»

Но разве всевышний сказал ему, что будет достаточно, если он не станет выделяться среди большинства людей, или им, всевышним, это самое большинство не наказуемо?

Кто знает: наука движется одним или она достояние всех?

Кто ответит: разум — совокупность знаний многих или духовная сила одного?

И разве общество свободно от недуга? И что лучше: когда одна его половина больна, а другая здорова? И разве не нуждается заблудшая толпа лишь в одном человеке — ясновидце?

Что лучше в великом походе: когда изнурены лошади всех, или когда половина из них принесена в жертву, чтобы остальные продолжили путь?

Лучше, когда от джута² разоряется весь народ или какая-то его часть?

Так почему же для глупого должно быть утешением существование сонма дураков? Разве жених убедит невесту, если скажет, что у него дурно пахнет изо рта только потому, что в его роду у всех так пахло? Вряд ли невеста будет удовлетворена его ответом и скажет: «Будь, как все твои сородичи, не выделяйся среди них».

¹ Той — пиршество.
² Джут — массовый падеж скота из-за бескормицы.